А я…

Я бессовестно любуюсь его массивной фигурой, крепким телосложением, переплетением шрамов и татуировок, стальными мышцами.

Долбанный. Мой. Идеал.

Если бы у меня кто-нибудь спросил, каким должен быть мужчина, то я бы однозначно указала на Тимура Смоленского. И его огромный, гордо стоящий член, перевитый проступающими венами.

Больше никакого промедления. Тимур обхватывает за лодыжки, тянет ближе к краю постели, закидывает мои ноги себе на плечи, оставляя меня в провокационной позе.

Толчок.

Я вскрикиваю, прогибаюсь в спине.

Боли нет.

Но я вздрагиваю, дрожу, задыхаюсь.

В чистейшем наслаждении.

Мужчина склоняется ниже, углубляя проникновение, заставляя меня ещё отчётливее чувствовать его внутри себя, упирается кулаком о постель совсем рядом с моим лицом.

Второй толчок.

Столь же резкий.

Третий.

Четвёртый.

Частый, почти безжалостный темп быстро стирает восприятие реальности. Я и не стремлюсь остаться в ней. Закрыв глаза, я комкаю пальцами покрывало, стараясь сдерживать свою громкость. Получается откровенно плохо. Совсем скоро волны тёплых судорог сковывают каждую клеточку моего тела и выворачивают наизнанку в нахлынувшем оргазме…

В голове царит пустота. Тёплая. Уютная. Почти родная. Как и объятия, в которых я лежу, бессовестно распластавшись на мужчине. Отодвинуться бы, но никаких сил не остаётся даже на то, чтобы просто пошевелиться. Глаза и вовсе сами собой слипаются, меня клонит в сон.

С удовольствием бы и дальше поддавалась всему этому, слушая мерный стук чужого сердца, согреваясь мужским магнитизмом, но раздавшийся в коридоре детский крик напоминает о том, что подобная роскошь не позволительна, так что решительно отстраняюсь. Ненадолго.

— Куда? — притягивает обратно к себе Тимур.

Не сопротивляюсь, вновь прижимаюсь щекой к его груди.

— К братьям. Я же обещала Тимофею показать награды по плаванию его друзьям, — вздыхаю тоскливо.

Никуда идти действительно не хочется. Лишь продлить момент этой неги как можно дольше. По всей видимости, не мне одной.

— Позже покажешь, — отзывается мужчина.

Он ласково поглаживает пальцами вдоль линии позвоночника, соблазняя в очередной раз расслабиться. И я почти мирюсь с этим обстоятельством. Но пауза длится недолго.

— Сперва соберёшь свои вещи.

Вся моя сонливость пропадает в одночасье.

— Вещи? — переспрашиваю, приподнимаясь, удивлённо уставившись в глаза цвета хвои.

Не удаётся различить в них ровным счетом ничегошеньки, что могло бы мне подсказать необходимое. Смоленский по-прежнему лениво разглядывает потолок, заложив одну руку за голову, второй гладя мою обнажённую спину.

— Зачем мне собирать вещи? — добавляю настороженно.

— Ты не останешься в этом доме. Ко мне переедешь.

Вот так просто. Словно самой собой разумеющееся. Конечно же, абсолютно не поинтересовавшись моим мнением на этот счёт.

— Это тебе прямо сейчас пришла в голову это «несомненно» гениальная идея? — резко отстраняюсь от брюнета, усаживаясь на постели. — А ты точно всё учёл? Ничего не забыл, нет?

Да, я закономерно начинаю злиться.

Я. Но не Тимур. Его, похоже, всё действительно устраивает.

— Уверен, если и забыл, ты меня сейчас по этому поводу обязательно просветишь, — ухмыляется он с довольным видом.

Моя злость только растёт и крепнет.

— То есть, моё мнение не учитывается? — выдаю сквозь зубы, подтянув простынь, прикрываясь.

А вот Смоленский до сих пор обнажён и его это нисколько не смущает. Как и не особо волнует то, что я злюсь. Наоборот. Кажется, даже странным образом забавляет.

— Почему не учитывается? — фальшиво удивляется Тимур с мягкой улыбкой. — Я учёл тот факт, что с твоим мудаком-отчимом тебе живётся менее комфортно, чем отдельно от него.

Что сказать…

Весомое обстоятельство.

Но оттого менее возмутительным оно не становится!

Хотя все желание ругаться и дальше подозрительным образом исчезает.

— Я не могу уйти, — качаю головой. — Не могу оставить близнецов.

Уж не знаю что такого забавного я говорю, но улыбка Тимура становится шире.

— Чему ты улыбаешься? — напрягаюсь снова.

— Знал, что ты так скажешь, — пожимает плечами Смоленский.

— И? — не сдаюсь я.

— И? — отзеркаливает мою тональность собеседник, явно наслаждаясь моими мучениями. — Ничего, — вновь пожимает плечами. — Их вещи тоже соберёшь. Возьмём их с собой.

Я ослышалась?

Или у меня галлюцинации?

Моргаю пару раз, чтоб уж наверняка…

Но исходящая от Тимура уверенность никуда не девается.

— Если бы я могла вот так просто собрать вещи и уйти вместе с близнецами, поверь, я бы давно это сделала, — вздыхаю вяло.

В голове до сих пор не укладывается, что Смоленский в принципе предлагает подобное.

Ну, как предлагает…

Ставит перед фактом.

— Раньше не могла. Теперь можешь. Я всё улажу. И с опекой, и с отчимом твоим. Не вижу в этом нерешаемой проблемы.

Хотелось бы верить…

— Не понимаю, почему твой милашка-капитан не сделал этого прежде, — добавляет Тимур как бы между прочим с ноткой колкости.

— Может быть потому что он не мой? — язвлю в сердцах.

А ещё там есть фактор его родителей, тесно общающихся с Валентиной Николаевной, которая считает своего сына чуть ли не святым, несмотря на все его косяки, и дружба с начальником Кости, который очень легко и быстро закрывает глаза, когда это им всем удобно, и наоборот, вспоминает о своём служебном положении, если потребуется “кого-нибудь приструнить, чтоб неповадно было”.

— Уверена? — звучит между тем сухо.

Почти враждебно. А во взоре цвета хвои мелькает что-то опасное. Моментально становится не по себе.

— Осторожно, золотце. А то очень похоже на ревность, — кривлюсь, возвращая когда-то сказанное им самим.

Витающее в воздухе напряжение хоть ножом режь. По коже расползаются предательские мурашки. Укутываюсь в простынь тщательнее, инстинктивно отодвигаясь от брюнета. Но возвести достаточную дистанцию между нами не удаётся. Смоленский ловит уголок моего временно одеяния и одним резким рывком укладывает меня обратно на себя.

— Я и не отрицаю, — проговаривает бесцветно. — Если ты — моя, значит только моя. И ни один больше не прикоснётся.